Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг
Митрополит Гедеон был утеснен в правах лишь согласно желаниям представителей духовенства своей епархии. Однако в том же году Иоаким, обеспокоенный неудачным для грекофилов ходом спора о пресуществлении, вспомнил давние подозрения относительно благочестия всего украинского православия. Об этом давно писал ему патриарх Досифей, а теперь Евфимий Чудовский со товарищи подталкивали Иоакима к проверке иерархов Украины на ортодоксальность.
Ничем иным нельзя объяснить содержание патриаршей грамоты, адресованной митрополиту Гедеону, архиепископу Лазарю и архимандриту Варлааму с едва прикрытым вопросом, не стоят ли они на латинской стороне относительно Вселенского собора 1438—1445 гг., принявшего печально известную Флорентийскую унию. Иными словами: не являются ли самые стойкие и упорные борцы с унией униатами?! Поверить в такой ход мыслей патриарха трудно, поэтому предоставлю оценить сей результат интеллигентского «ушничества» читателю.
Легкость, с которой он бросил малороссиянам оскорбительнейшее обвинение в униатстве, говорит лишь о степени чиновного невнимания к чувствам подчиненных. Иоаким удивился бы смятению и тяжкому недоумению, охватившему духовенство при чтении патриаршей грамоты на соборе в Киеве, специально собранном митрополитом Гедеоном. После горестных размышлений собор, как писал Мазепе св. Димитрий Ростовский, решил известить Москву за подписями всех участников, что Флорентийского «того соборища Восточная церковь православная совершенно не приняла и за собор не почла».
Гедеон и Лазарь не могли отделаться так легко и принуждены были, помимо отрицательных грамот [462], отправить Иоакиму целые трактаты об истории собора с указанием источников о нем (включая московские издания). Но патриарх — как многие начальники до него и доныне — более верил «ушникам» и был твердо убежден, как сообщил в новых грамотах украинскому духовенству, что малороссияне намеренно пропустили при описании Флорентийского собора дискуссию о пресуществлении. Ее «содержание» (весьма спорное), Иоаким тут же и привел, вопреки прежнему своему заявлению о незнакомстве с историей «соборища».
На сей раз, сочтя возможным в интересах дела употребить более мягкий подход к подчиненным, патриарх не объявил их сторонниками унии. Он лишь потребовал от митрополита Гедеона, архиепископа Лазаря и архимандрита Варлаама порознь, «хоть собственноручно, хоть синодально», прислать в Москву «не нерадивое, но тщательное» подтверждение приложенного к патриаршим грамотам «Обличения» [463] на продававшуюся в те времена в Москве «тетрадь» (книжечку) «Выклад о церкви».
Иоаким, конечно, не забывает указать, что приведенное в «Выкладе» мнение о пресуществлении есть «латинское прельщение», которое распространяют «плевелосеятели–униаты, пачеже сами иезуиты — искоренители нашего благочестия». Но «восписание, согласное мысли нашей», просит прислать «не ради какого–либо о вас сомнения [ибо ведаем ваше во всем непревратное последование… Восточной церкви…], но ради подтверждения истины, отражения лжи и ради посрамления несмысленных неких, или больше говоря развратников и мятежников, разглашающих и множащих той тетради лжесловие, и вам, киево–печерским монахам честным, приписывающих сей порок». Патриарх доходит до такой любезности, что приписывает издание «Выклада» иезуитам, коварно поставившим на книжечке выходные данные Киево–Печерской типографии. «Ибо как могли бы, сынами будучи православными и благочестия поборниками, монахи печерские противность такую матери своей Церкви восточной издать?!»
Что могли «восписать» в ответ украинцы? Ведь «тетрадь», присланная им с грамотой патриарха (как честно ответил Лазарь Баранович), — вовсе не схизматический подкоп, но «составлена мужем в житии святом свидетельствованном и премудром, почившем уже о Господе Феодосией Сафоновичем, игуменом златоглавного Михаила, киевским. Да и не едина она являет сие (мнение о пресуществлении), но и в многоразличных не с латинского, но с истинного греческого языка через богомудрых и… праведных сынов российских трудолюбиво на славянский язык переведенных и не в одной Киево–Печерской типографии, но и иных благочестно печатью изданных книгах то же единомыслие обретается».
И Димитрий Ростовский (1651—1709), и глубокий старец Лазарь Баранович с детства учились «от отцов наших» и по книгам, что пресуществление Святых даров происходит именно так, как сказано Сафоновичем в «Выкладе», и никакого сомнения об этом никогда не возникало. Однако все чувствовали, что подкоп под украинское духовенство глубок. Уже давний его завистник и неприятель, патриарх Иерусалимский Досифей, прислал в Москву греческое издание 1662 г. «Православного исповедания» митрополита Петра Могилы. Уже само это, переведенное на русский Евфимием Чудовским (1685 г.), исповедание великого просветителя, в честь коего именовалась Киево–Могилянская коллегия, подозревалось в еретичестве.
Писать в Москву украинцам было нечего. Они молчали более полугода. Иоаким то свирепел, то впадал «во многую скорбь и туту души». А тут еще Константинопольский патриарх Дионисий, видно прослышав об отношении коллеги к турецкой войне, прислал грамоту с укором за беспечность о греках, угнетаемых турками, в которой именовал адресата «экзархом всея России» (1688 г.). Оскорбленный Иоаким вынужден был упомянуть выступление великой российской армии к Крыму, прежде чем сурово заметить Дионисию, что имеет право на титул «патриарх Московский и всея России и всех северных стран» никак не меньшее, чем Восточные патриархи на свои титулы.
Ошибка в грамоте Дионисия, писал ему Иоаким, «если и от недоразумения случилась — у иных, брат, имеют место такие прегрешения, а не у патриархов, в особенности премудрых. А ежели с намерением сделано, так как дали вы благочестивым нашим царям обладание престолом митрополита Киевского, — то от него мы не столь пользы имеем, сколько даем, что требуют на всякий день, от них же соблазны и смущения получая… Свободно было им под властью престола Константинопольского… потому и прелюбодействовали… уча иудейские догмы, и книги различные напечатали странные весьма для чинов и обычаев московских… Всесвятейшество же твое и прочие святейшие патриархи, ни когда были под властью вашей об овцах Киевской епархии попечения не имели, ни ныне не имеете — и ответ дадите за это в день Судный. И тогда вам подобало печься о них, как именовавшихся овцах вселенского престола, и вы их оставили!»
Потому Иоаким и считал себя вправе, как мы упоминали в истории с Медведевым, попросту требовать от Дионисия, чтобы он, согласно присланным из Москвы образцам грамот, «писал и запрещал малороссам тяжко… да не имут в презрении духовную власть». Мерами дисциплинарного воздействия располагал и сам Иоаким. Например, патриарху давно было ведомо, что престарелый Лазарь Баранович по немощи вынужден рукополагать иереев и дьяконов «по два купно и по три на единой литургии». Иоаким выступил с обличением, и Лазарь был лишен сего послабления сравнительно с правилами.
От Варлаама Ясинского патриарх потребовал, чтобы книги, издаваемые Киево–Печерской типографией, реально представлялись в Москву на рассмотрение, «чтобы новость какая не обрелась в них». Напрасно вольные типографы полагали, что будут печатать книги по–прежнему, лишь обозначая благословение патриарха на титульном листе. В новой грамоте к митрополиту Гедеону и архимандриту Варлааму, требуя незамедлительно прислать уверения в покорности относительно проблемы пресуществления, Иоаким заметил: «Вы ныне… под благословением нашим издали книгу, называемую Венец Христов, ее же не только не благословили и не видели, но прежде нашего началопастырского осмотрения». Разумеется, такую книгу патриарх «печатати запретихом».
Оставшись с готовым тиражом запрещенной книги, печерская братия призадумалась. Между тем Иоаким в том же 1688 г. продемонстрировал, что речь не идет об исключении: никакой свободы печати в его ставропигии больше не будет. Главным поводом стало благочестивое намерение игумена Батуринского монастыря Димитрия Туптало (известного в истории Церкви как св. Димитрий Ростовский) составить новые Минеи четьи — капитальный свод житии святых (со словами, псалмами, молитвами, канонами и проч.) в порядке празднования их памяти по церковному календарю.
Начав в 1684 г. свой фундаментальный труд (ставший в этом жанре наиболее почитаемым в русском православии), Димитрий вскоре остро осознал необходимость использования Великих Миней четьих (ВМЧ) митрополита Московского и всея Руси Макария. Так и не изданные с XVI в., Великие Минеи, вобравшие в себя, по замыслу Макария, «все книги чтомые, которые в Русской земле обретаются'', хранились в Кремлевском Успенском соборе, царской книгохранительнице (ныне оба комплекта — в Синодальном собрании Государственного исторического музея) [464] и новгородском Софийском соборе [465]. С этим бесценным сокровищем церковной литературы (каждый фолиант большого формата содержал более 1500 листов) патриарх обращался бережно, но читателям и даже видным писателям оно оставалось недоступным. Евфимий Чудовский, составлявший по поручению Иоакима оглавление Великих Миней, в целой книге не смог вкратце дать полное представление об их содержании [466].
